Раздел 2. Неокультуралистская теория М. Аллио

Эта точка зрения, на наш взгляд, вызывает серьезные возра­жения. С одной стороны, вышеописанная модель образа жизни касается преимущественно западных наций. С другой стороны, и в конце XX в. на Западе не все так однозначно. Что касается семьи, то мы увидим, что семейные связи продолжают играть значитель­ную роль; привилегии мужчин сильно потеснены, но было бы ошиб­кой считать, что они полностью исчезли (свидетельство тому — разница в заработной плате), и сомнительно, чтобы в ближайшем будущем воцарилось фактическое равноправие полов. В культур - ном плане тяготение к некоему духовному идеалу не утрачено, он лишь облачен в другие формы (природа, чувства); процесс упадка католической религии, похоже, приостановился^[89] (не говоря уже о распространении ислама). Также приходится усомниться в том, что равенство окончательно восторжествовало над иерархией (эта тенденция стала меняться в конце 70-х годов). Наконец, известно, что некоторые исследователи считают государство необходимым институтом, который будет видоизменяться по мере развития об­щества, но не исчезнет. Со своей стороны, мы полагаем, что, если и существует разрыв между традиционными и современными об­ществами, то он не так велик, как кажется.

Теория М. Аллио позволяет нам лучше ориентироваться в этих системах. Согласно этому автору, традиционные и современ­ные общества в целом представляют собой некие механизмы: те и другие пускают в ход мифологию, которая имеет своей целью достижение консенсуса в области права применительно к данному моменту и в соответствии с достигнутой степенью развития; все общества строятся на началах иерархии и не являются однород­ными, но если в Африке этот плюрализм поддерживается искус­ственно, современное общество его отрицает. Все общества, нахо­дящиеся на различных стадиях развития, являются дифференци­рованными, что обеспечивает определенную независимость групп людей и индивидов друг от друга. Наконец, каждое общество вы­рабатывает определенное, только ему присущее, мировоззрение, от которого зависит и правопонимание. В это понятие каждое об­щество вкладывает то, что оно считает полезным для своего су­ществования и воспроизводства. В этом смысле нам кажется воз­можным определить эту теорию как неокультурализм (согласно культурализму, поступки людей варьируются главным образом в зависимости от культурных моделей, господствующих в общест­ве). Его принципы гласят, что изначально общества неидентичны и в них господствует разнообразие. Однако это разнообразие не есть хаос и его возможно осмыслить общим способом, «организовать» его. М. Аллио использует для этого три вида понятий (архетип, логика, модель) и рассматривает, каким образом из их взаимодей­ствия строится реальное общество и его право.

Архетип и его логика: осмысление Бога, осмысление права.

Согласно М. Аллио, необходимость, вытекающая из объектив­ных обстоятельств, не может целиком объяснить принципы, на которых строится общество и его право: «эта необходимость не заявляет о себе прямо и механически, как железо само по себе не создает профессию кузнеца; только та интерпретация, которая ей придается, определяет создание права и его применение».

Материальный мир действует на человека опосредованно, че­рез его разум и чувства. При этом человек ищет смысл всеобщего и своего собственного существования, а этот смысл невозможно постичь сразу, путем одного опыта. Человек должен по крупице собирать этот смысл, обнаруживая его в бесчисленных проявле­ниях видимого и невидимого мира. Он должен признать, что суще­ствует неоспоримый параллелизм в процессах осмысления мира, Бога и права^[90]. Связь, существующая здесь, не сводится к одному архетипу, который присущ всем обществам. С другой стороны, если правовая и религиозная мысль соотносятся, ни одна из них не имеет приоритета: манера осмысления божественного начала не определяет манеры осмысления мира и его институтов. Мысль религиозная и мысль социальная, правовая и политическая оди­наково, но в разных областях, выражают манеру осмысления ми­роздания (включая человека и божество), в каждом обществе по- своему. Согласно М. Аллио, эти системы мышления могут быть сгруппированы в три большие категории, называемые им «архе­типами». Каждому обществу присущ один из следующих архети­пов: идентификация, дифференциация, подчинение, которым со­ответствуют различные логики.

Идентификация. Этот архетип и его логику иллюстрирует пример Древнего Китая. Согласно источникам той эпохи, мир бес­конечен в пространстве (множественность миров) и во времени (он возникает и изменяется в процессе больших космических циклов); он состоит из противоположностей, которые, однако, не исключа­ют друг друга (нельзя представить себе добро без зла, дух без материи, разум без чувства, «инь» без «янь»); его движение не ограничено никакими внешними законами; мироздание самоуправ­ляемо. Это относится и к индивиду. Конфуций утверждал, что космический порядок и человеческий порядок идентичны; соглас­но его логике, люди должны самоусовершенствоваться, подчиня­ясь ритуалу, и не надеяться на закон. Отсюда то презрение к праву, которое ассоциировалось со спором, тяжбой (любые кон­фликты должны были регулироваться с помощью посредничества или арбитража).

Дифференциация. Этот архетип иллюстрирует пример Древ­него Египта и анимистической Африки. Космогонические пред­ставления этих обществ во многом перекликаются. Согласно этим представлениям, мир есть временный результат акта мироздания, которому предшествовал хаос. Этот последний не представлял собой небытие, но содержал в потенции как акт создания, так и самого создателя. Первичное божество разделилось на чету вто­ричных божеств, которая породила мир и человека из хаоса. Этот мир непрочен: поскольку человек рождается из беспорядка, силы порядка не всегда способны одержать над ним верх. Человек игра­ет при этом решающую роль: посредством ритуалов и гаданий он сообщается с невидимыми силами, чтобы содействовать установ­лению порядка. Он создан по образу и подобию мира: поскольку акт мироздания не есть результат мгновенного действия (или не­скольких дней), а утверждается в длительном процессе диффе­ренциации, человек не может «сократиться» до индивида, чье су­ществование ограничено определенными рамками. Точнее, чело­век одновременно является воплощением своих предков и потом­ков. Это также относится и к группе, к которой принадлежит человек. Социальная структура есть продукт непрерывного про­цесса мироздания, в котором выделяются отличающиеся друг от друга группы. В этих обществах единое законодательство рас­сматривается как явление, разрушающее единство. Право же от­вергается, но ему отводится определенное место, подобно тому как признается существование первичного божества, пребываю­щего, однако, где-то слишком далеко от людей, чтобы оказывать на них влияние.

Следовательно, эти общества автоцентричны, т. е. замкнуты на самих себя. Они повинуются логике, которая делает их ответст­венными перед самими собой. Анализ их идеологии и социальной структуры подтверждает это. На идеологическом уровне иерар­хия ценностей выдвигает на первое место группу — родственную, территориальную, религиозную, профессиональную и т.

Социальная структура этих обществ базируется на принципе единства противоположностей, занимающем важное место в ки­тайской философии, но отвергаемом Аристотелем. Этот принцип есть также следствие процесса дифференциации, в котором отли­чие не является синонимом противоречия. Так, миф племени бам- бара повествует, что, перед тем как приступить к постройке де­ревни, два брата, очень похожие друг на друга, занялись разными ремеслами: один пахал землю, другой освоил профессию кузнеца. Эти различия в дальнейшем объединились в процессе, имевшем целью поддержать и продлить существование общества в целом. Таким образом, общность устанавливается с помощью правил, ре­гулирующих заключение брачных союзов и место жительства: на­пример, один владеющий землей род выбирает в качестве супру­гов для своих женщин представителей другого рода, способных обрабатывать эту землю, создавая таким путем общность генеа­логического и территориального типа.

Тем не менее всегда существует опасность раздела. Чтобы предотвратить ее, имеется много способов.

Таким образом, эти общества не полагаются ни на Бога, ни на государство, ни на право в нашем понимании. Ибо наше собствен­ное мировоззрение основано на другом архетипе: подчинении.

Подчинение. Согласно учению ислама и христианства, Бог пред­шествует своему творению, которое создается им по собственному подобию^[91]. Он существует перед тем, как становится создателем мира; он мог бы не создавать его вовсе или же создать по-друго­му; сущность, таким образом, первенствует над деятельностью. Вследствие этого человек подчинен власти и закону, находящимся вне его. В религии ислама закон идентифицируется с волей Алла­ха, который провозглашает его устами Пророка в Коране; он обя­зателен для всех, включая носителей власти; исламское государ - ство не стремится преобразовать общество и не располагает для этого средствами; оно лишь призвано обеспечить уважение к бо­жественному закону.

Христианский мир, подобно исламскому, исходил из того, что закон предписан людям извне. Но христианская мысль эволюцио­нировала от этого исходного пункта совсем в другом направлении: тот внешний авторитет, на котором базируются законы, представ­ляет уже не Бог, но государство, которое иногда именуется Про­видением. Уже не Бог, но государство ставит перед собой цель усовершенствовать мир и изменить к лучшему общество с помо­щью права, часто смешиваемого с законом, высшей категорией среди источников (выше юриспруденции и доктрины), применяе­мым администрацией и судами государства, которым должны под­чиняться все его граждане. Нормы приобретают такое значение, которого они лишены в обществах с иным архетипом; согласие и справедливость играют подчиненную роль. Общество стремится переложить свою ответственность на государство. Логика этого процесса обратна той, которая присуща другим архетипам. С од­ной стороны, противоположности исключают друг друга, вместо того чтобы сосуществовать, поскольку всеобщая связь в мире по­коится не на взаимном притяжении его элементов, а на законах, привнесенных извне. Различие понимается как конечный резуль­тат противостояния. С другой стороны, отрицается существование групп, так как их наличие противоречит государству самостоя­тельных и равноправных индивидов.

Архетип подчиненности, на первый взгляд, радикально отли­чает современное общество от традиционных, он порождает логи­ку, согласно которой общество перекладывает свою ответствен­ность на некое иное образование, в то время как по логике, прису­щей архетипам идентификации и дифференциации, общество от­ветственно само за себя и перед собой. Однако разница здесь все же не столь велика, как кажется. Ведь на практике в реальном обществе могут сосуществовать различные модели, кроме того, поведение отдельных групп людей в нашем обществе, как мы уви­дим, сходно с поведением групп людей в традиционных обществах.

Сосуществование различных моделей и логик в реальных обществах. Согласно М. Аллио, различные логики могут уживать­ся в одном и том же обществе и порождать различные обществен­ные модели.

В целом группы, составляющие современное общество, под­разделяются на приемлющие логику ответственности и отвергаю­щие ее. Эта логика играет значительную роль в традиционных обществах; отсюда схожая манера поведения по отношению к об­ществу у тех групп, которые в нашем обществе подчиняются этой логике. Так, среди политико-административной верхушки во Фран­ции «стремление к разнообразию» весьма велико, и осуществле­ние власти происходит подчас по правилам, отличным от содер­жащихся в Конституции и учебниках права. То же относится к министерствам, партиям, профсоюзам: каждая из этих групп ссы­лается на свою частную компетенцию или на образ мышления, которые присущи только им. Это порождает настоящий свод не­писаных правил (право здесь присутствует в скрытом виде, так как писаного кодекса высшей французской администрации не су­ществует), или же правил, зафиксированных в виде распределе­ния должностных функций. Эти группы соперничают, но это со­перничество чаще всего завершается молчаливым соглашением: Государственный совет приравнивается к законодателю, форму­лируя основные принципы права, и заставляет считаться с собой администрацию, контролируя соотношение между пользой и из­держками ее деятельности; но, в качестве компенсации, он не вме­шивается в деятельность правительства. Легко заметить и другие совпадения. Это касается и важности, которая придается принци­пу единогласия: его стремятся достичь посредством диалога (соб­рание комиссий), а также процедур смягчения и ограничения кон­фликтов: здесь прослеживается скорее стремление совместить интересы разных групп, чем соблюсти точные правила; в крайнем случае прибегают к арбитражу, вмешательство же суда носит исключительно редкий характер. Эти удивительные, казалось бы, совпадения объясняются одним общим обстоятельством — отсут­ствием высшей власти, способной в полной мере использовать свой авторитет. Это относится и к обществам с другими архетипа­ми — идентификации и дифференциации. Но это также относится и к группам, стоящим на вершине политико-административной иерархии государства: будучи не в силах положиться на высшую власть, они принуждены самоуправляться на основе принципов, давно уже выработанных традиционными обществами.

Здесь речь не идет о большинстве индивидов, которые нахо­дятся в подчинении государства и его администрации: внутри об­щества действует другая логика — логика архетипа подчинения. Официальное право — право кодексов, законов, регламентов, пре­подаваемое на юридических факультетах, — регулирует отноше­ния между людьми (по крайней мере их часть). Однако на пороге семейного очага его действие останавливается, возобновляясь лишь в кризисных ситуациях (развод), так как члены одной семьи, соци­альная дистанция между которыми сведена к минимуму, в целом разделяют идею о том, что государство не должно вмешиваться в пределы «частной жизни». Но в очень обширной сфере между семьей и государством граждане побуждаются последним следо­вать логике подчинения и положиться на официальное право и только на него, иными словами, на то, что юристы называют фор­мальными источниками.

Этот урок не всегда идет впрок: существует много разновид­ностей неофициального права, которые регулируют процессы, це­ликом или частично находящиеся вне контроля государства, но о них учебники права умалчивают. Здесь можно говорить о законо­мерности: когда доминирующий архетип (имеется в виду архетип современного общества, т. е. архетип подчинения) вступает в кон­фронтацию с существующими многочисленными логиками, он уза­конивает ту логику, которая ему соответствует в наибольшей сте­пени, и отбрасывает все остальные. Разрыв между реальностью и официальным правом в некоторых областях оказался столь оче­видным, что следовало бы обратить внимание на это неофициаль­ное право. Так, наряду с конституционным, административным, уголовным правом, существуют различные науки: политология, криминология и т. д. Но юристы очень не любят эти науки, опре­деляя их как «вспомогательные» по отношению к праву, тогда как они раскрывают его сущность. Большинство юристов предпочита­ет держаться в тени государства и кодексов. Аллио отмечал: «Ми­фическая система учебников права перестает действовать, когда возникает необходимость определять позиции и принимать реше­ния на более высоком уровне. В то же время она приходит на помощь потом, когда нужно убедить 54 миллиона французов в том, что право сводит конфликты к минимуму и что они должны повиноваться праву потому, что оно выражает их волю. Для об­щества в целом и для каждого из его членов цельная и рацио­нальная видимость системы учебников права скрывает противо­положную реальность, многообразную и противоречивую, кото­рую помогает вскрыть антропология, стоящая на том, что осмыс­ление мира есть осмысление права»^[92].